Гала Петри

МЕМУАРЫ ОТЧАЯННОЙ НЕВЕСТКИ

Глава вторая: вписка в родню

Надо сказать, что к 1984-му я «вписана» в эту семейку шесть лет как. Дочке четыре года. Стаж! У меня в жизни уже прочно присутствуют: описанная выше свекровь Тамара Петровна, пока никак не освещенный свекор Андрей Константиныч и старший брат мужа – Константин. Последний – типичный и-тэ-эровец (кто-то помнит эту аббревиатуру? – по-нынешнему, офисный планктон): аспирантура, какой-то НИИ, лаборатория, в которой не обязательно убивать себя работой. А зато: библиотека, каратэ и куча спортивных журналов на разных языках – выписываемых, но не читаемых. Это Котэ, зовут его все на русский манер - Костя. Со свекром все сложнее – вот не вписывался он ни в какие клише! Рачинский дяденька, да, - но в нем не было ничего от высокогорного провинциала. Бывший военный, высокий, стройный, галантный – но с каким чудовищным акцентом он говорил по-русски! Красавец - до обалдения. Как и моя свекровь. Про их молодые фотки я вообще молчу – Голливуд отдыхает. По идее, им бы взяться за руки, сесть где-нибудь в витрине, смотреть друг на друга – и пусть другие любуются. Но нет – они всегда ругались. Всегда!

Когда-то он служил на границе, после военного училища, - охранял-нерушимый-покой-нашей-родины. На Дальнем Востоке. Там же проживала Тамара наша Петровна, у которой в анамнезе, как я уже сообщала, кроме русских, были польско-подданные плюс сестра в глубокой загранице. Не комильфо для пограничника, вообще-то. Где-то там в Амурской области они встретились, родили первого сына, служили вместе. Однажды она подняла всю заставу по тревоге, спутав хруст жующего коня с шагами диверсанта. Перебдела, да. Вскорости Андрею Констатинычу пришлось резко завязать со службой, после скандала с солдатом, который дал деру за границу. Исполнил нашему Андрею Константинычу вальс «Амурские волны». Наверное, подался на Аляску. Андрей же, кое-как выпутавшись из истории, подался на родину, в Тбилиси. В тот самый авлабарский дом, где он родился в 1928 году и откуда в 1932-м забрали его отца, опять-таки Константина… (Эх, я увязла в этой семейке не только по факту своей жизни, но и по стилю повествования! Тут мне хочется тормознуть и рассказать-таки про семейного патриарха Котэ. Да вот возьму и расскажу! Ибо в этом сериале я директор).

…Говорят, прадед моих детей Константинэ отличался широтой характера и бесшабашностью. Он был удачливый строитель нэпа. Кто не в курсе? Нэп – новая экономическая политика, 20-е годы, начало 30-х. Это когда после краткой эпохи военного коммунизма большевики захотели жратеньки - и охолонули немножко, дали глотнуть финансовой свободы. На Винном подъеме до сих пор сохранился дом, где наш прадедушка держал винную лавку. В родовом рачинском селе до сих пор живет легенда, как однажды он, нагрянув из Тбилиси, закатил сельчанам пирушку, в ходе которой наполнил ведра вином и поднес быкам. Быки будто бы с большим удовольствием выпили, но ничем не закусили и потому всю ночь шарашились по деревне, все круша на своем пути. А в 30-х Константинэ сгинул - его арестовали по наговору, и семье так и не удалось узнать о его судьбе. Известно только, что заточен он был в Метехской тюрьме в Тбилиси – той самой, где нынче снова храм. Он хорошо виден из наших окон.

Этот дом совсем молодой дедушка Константинэ купил на пике своих недолгих финансовых успехов – примерно в то же время, когда спаивал невинных быков. Когда его забрали, жена Калиста пыталась задобрить власть. Кто-то научил, что это прокатит, - пошла и отдала дом государству. Государство, урча, сожрало, но мужа не вернуло. Калисте с тремя детьми осталась одна (зато большая!) комната, в остальные были вселены чужие люди. Рачинские родственники, у которых тут уже сложился авлабарский филиал села Земо Бари, стали наезжать в эту единственную комнату. Вот сюда и прибыл сын Андрей Константиныч, пошатавшись по дальним-то востокам. С молодой женой – яркой, как утренняя звезда. (Может быть, и она ехала, как я, - с открытой душой, смешливая, веселая? И уж на месте тут притушили ей веселость? Как знать. Она не сильно вдавалась в подробности). Константиныч наш справился с крахом военной карьеры. Переучился в гражданского, закончил университет, что-то такое экономическое. Кажется, работал по торговой части, - но лопатой, увы, ничего не греб, как ни прискорбно. Полагаю, скучно ему это было. На хлеб с маслом зарабатывал, и достаточно. И плюс всегда легко и артистично тратил. Дом был без особых излишеств.

…Тамара же Петровна была подозрительна и ревновала. И если на погранзаставе поводов было не так уж много, то в Тбилиси, полагаю, они случались на каждом шагу. Хрустел ли это условный конь или к Андрееву к сердцу крались коварные грузинки – история умалчивает. Плюс золовки, да. Братишка Андрей был у них младшенький, и они усердно наставляли его, а Тамара не привыкла кого-то с кем-то делить. Польская кровь кипела. Тамара полнела, ее здоровье расстраивалось, она усердствовала в традициях и зверела в пуританстве. А пусть не думают, что мы, русские, - такие. А вот мы нетакие-нетакие! Мы святее папы римского. По ходу, вскоре после переезда, народился у них бессменный муж мой будущий - Давид.

Но как они оказались в Иркутске? Мальчики выросли, закончили школу. Их надо было учить дальше. Поступить без взятки в Тбилиси трудно, отличниками они не были. Тамара Петровна учила их в русской школе – с прицелом на русское же образование. Это была типичная стратегия в то время, и еще долго спустя. Вставай, страна огромная! Едем в тебя учиться. Страна же правда была огромная – учись, где хочешь. А в Иркутске у Тамары были родственники. Вот все эти грузины туда и понаехали, сняли квартиру и стали учить своих детей. И тут-то их поджидала наша Гала.

А у Галы нашей в анамнезе ничего интересного – гольные крестьяне, да ссыльные, да каторжники. Сибирь же! Зимой сугробы под крышу, всегда лыжи, санки, коньки и собаки. Летом купание до посинения в реке Бирюсе. В ближайшем семейном окружении родители и две старшие сестры, глубоко замужние. Мы с Давидом в обеих семьях младшие - считай, маленькие, рано поженившиеся и увлеченно играющие в дом-дом. Две семейки такие диаметральные, но одинаково затаились - ждут, когда нам наскучит. Мы - типичные пофигисты 80-х. Что у нас там было в ходу? Выпить-покурить – это ясное дело. Длинные волосы – что у девочек, что у мальчиков. Джинсы – только с ними ты человек, а без них чмо болотное. Смотаться куда-нибудь с компанией – желательно в лес, в тайгу, на чью-то дачу. Там хорошенько выпить и орать песни под гитару. Пожить недельку-другую в палатке – легко. Облазить Байкал. До одури слушать музыку. Пластинки, магнитофонные бобины. Не пей, не ешь – но стереосистема какая-никая в доме должна быть! Хороший звук – это счастье. И в нашем доме всегда была музыка. От Таривердиева до Пинк Флойда, с Аллой Борисовной посредине; не брезговали ни попсой, ни бардами; отдельно – из предыдущего поколения – Биттлз, Высоцкий и Окуджава. Плюс туча дочкиных пластинок со сказками. В кино – это обязательно, все новое смотрели и обсуждали.

Женились мы с Давидом как попало. То есть практически не женились. Я на втором, он на третьем курсе – бац, любофь. Такая – жуть! Потрясение основ. Тектонический сдвиг. 18 и 21 год, знаете ли. Никому сообщать об этом мы не собирались. Пошли сняли домик у старушки по имени Варвара. Живем, никого не беспокоим. Одна стипендия Варваре, другая – на жись. Тамара Петровна пришла ко мне на лекцию: это он с тобой живет? Ага, отвечаю беззаботно и радостно. В чем дело, мол, старушка? Нам это казалось естественно и нормально. Я и сейчас считаю, что это нормально. Потом, не сразу, перезнакомились с предками. Мне было легче, мои жили в другом городе. «Мам, пап, вот смотрите, так получается, что это мой муж, мы давно уже вместе живем». Те как-то спокойно отреагировали. Мои-то ладно, но и его тоже – все четверо. Даже где-то с облегчением: какие умные дети, свадьбы им не надо! (Свадьбы мы шугались, как ада). Вместо нее четыре наших «предка» поднапряглись, скинулись и заплатили первый взнос за маленький кооператив. Вот счастье-то. Не надо больше платить чужим дядям и тетям, а только себе. Это было как нынешняя ипотека, только намного честнее. А «жить с предками» - для нас это был тот же ужас, что и гипотетическая свадьба.

Главным базисом нашего поколения и нашего круга было: подальше от государства. Настолько дальше, насколько можно. Понятно, что все равно оно тут, дышит в затылок, держит на коротком поводке. И все же – ты этот поводок под сурдинку удлиняешь, удлиняешь, сколько в твоих силах. Это не трудно, если не делать резких движений. Просто не бежишь, высунув язык, по линии партии – и про тебя забывают. Нам было реально пофиг все, что мимо приватной жизни. Упаси боже от «абчественной деятельности». Чихать на ваши новости с надоями и прокатными станами. Карьера? Мы презирали комсомольских мальчиков и девочек, смеялись над ними. Это потом они посмеются над нами. …Тут тормозну и призадумаюсь. Не все было линейно при коммунизме! Присутствовало много деталей и сносок на полях. Вот муж мой, например, да-с. С одной стороны, изгнан из комсомола. Причины можно бы обрезать и спекульнуть: бла-бла-бла – диссидент! Страдалец коммунизма. На самом деле: банально пытался продать мою дубленку. Галине где-то бог послал кусочек шубки… Она была из разряда излишеств, а деньги нам понадобились на более актуальное. Новые фирменные шмотки – это же была валюта! Вот мы и хотели немного разбогатеть. В один выходной Давид взбодрился и пошел на толчок, как все порядочные люди, – кто купить, кто продать. А там рейд, комиссары в пыльных шлемах. И все. (Судьбу дубленки как-то не припомню… Уж не прибрали ли ее к рукам комиссары?) Из комсомола выгнали, да. Жизнь немножко накренилась - дело было на пятом курсе. Но в универе оставили, славатехоспаде. И даже больше – жизнь накренилась-накренилась да и выправилась! История как-то быстро забылась, и сразу после диплома юного моего мужа сделали начальником экспедиции в Монголию (он закончил геолого-почвенный). Дракон коммунизма одряхлел и перестал быть последовательным. Опять же – провинция! В ней все проще и здоровее, чем по столицам. Давида оставили на кафедре, и он с энтузиазмом мотался по экспедициям лета два-три подряд. Его жена тосковала с малым дитем с мая по октябрь, но его карьера рванула вперед, несмотря на беспартийность и обескомсомоленность… Однако мы равнодушно отнеслись к перспективам, и однажды, посреди самого обычного трепа он сказал: а давай рванем в Тбилиси? А давай! – завелась я с пол-оборота. И вот мы здесь.

…Меня потрясает тбилисский воздух – с первого шага на трап я вдыхаю какой-то теплый компот, настоянный на цветах и бензине. Эта история повторяется у меня всю жизнь, при каждом возвращении. Он такой густой, что сначала даже микро-паника: как можно им дышать – и хватит ли? Оказывается, там, на севере, воздух редкий-редкий, пустой и просторный, малонаселенный ароматами. Но уже через миг об этом забываешь.

Тетка моего мужа, Этери, – ждет нас к ужину. Она, вообще-то, мамида. Грамотно называть ее надо именно так, понимает сообразительная Гала. Ибо тетки у грузин бывают трех видов: мамида (сестра отца), дэйда (сестра матери), плюс бицола (жена дяди). Причем сам дядя может быть с любой стороны, неважно, - при этом он всегда будет «бидзия». Все это – и много-много другого - Давид рассказал мне еще в Иркутске, в рамках ускоренного курса молодого бойца.

Этери-мамида встречает нас со своим мужем – Рубеном-бидзией. Конечно, все посматривают на меня. Я здесь совсем новый персонаж. Даже дочь моя малолетняя успела побывать в этом доме прошлым летом, вместе с неутомимой бабушкой Тамарой Петровной. А я впервой – что за штучка такая? Всем интересно. И каждый что-то говорит мне, демонстрируя внимание и теплоту. И мне тепло, да. Мне нормально. Мы пьем вино и с отменным аппетитом поедаем все то простое и вкусное, что наготовили Рубен и Этери. Стол огромный круглый, прямо посреди единственной комнаты, по ее периметру – кровати и диваны. Есть еще маленькая прихожая и кухня. И внизу маленькая комнатка, где живут молодожены Тариэл и Ия. Они женаты пару недель, и женаты занятно. Вроде бы, по нашему с Давидом типу, но не так равноправно. Тут сильно-сильно присутствует мотив женской чести. Вот так взял – и женился, да-с! Экий маладэц. Тариэл прихватил Ию с какой-то пирушки в Самтредиа, где он кутил с друзьями. А давай поедем со мной в Тбилиси! – рванул он рубаху на груди. И она согласилась. Переезд в столицу считался капец какой удачей. Это называлось «убежать». Не «похитить» - то была другая дефиниция, и уже не для просвещенной столицы, - а именно «убежать» с возлюбленным. Здрасьте, папа-мама, это моя жена. А теща с тестем должны были появиться позже, ужасно рассерженные, но на удивление быстро справляющиеся с гневом.

Тариэл, весело ржа, рассказывает эту историю, Ия сдержано улыбается, Этери чуть надменно поднимает брови. За столом полно народу! Друзья Тариэла пришли поздравить нас с приездом еще и потому, что хорошо знакомы с Давидом и Тамарой Петровной. Мы пируем, нимало не заботясь, что уже очень поздно. Завтра кому-то на работу? Какие пустяки! Нам весело, нам реально весело. Мне ломает кайф только язык – ни хренашеньки я не понимаю, и про меня иногда забывают. Видеть, как другие весело ржут, и не знать причины – это же кошмар. Маленькая дочка мирно спит.

А потом мы идем восвояси. И пока мы будем идти, включу-ка я вам музыку. Она все еще не про Тбилиси, она у меня все еще оттуда, из прежней жизни. Отчего ж мне от нее отказываться? Пусть звучит Дога. Отнюдь не последний и не худший композитор - и тоже из той жизни. Мы совсем незадолго до отъезда посмотрели новый фильм «Мой ласковый и нежный зверь» - в иркутском кинотеатре «Баргузин».

…Вот-вот наступит у меня грузинская жизнь! Но еще не наступила. Я только-только высадилась тут десантом – и вот иду ногами, смотрю глазами, носом нюхаю запах акации. Какое прекрасное дерево эта акация, вы подумайте, настоящее огромное дерево, а вовсе не кустики, как это было в нашем иркутском дворе; какой дивный, нежный и ласковый запах! - его тоже приватизирую и полюбляю навек. Я так легко все полюбляю! Интересуюсь пожить тут с вами, Кура, акация, Авлабар, этот странный пыльный парапет – и что тут еще?.. Все это поет во мне и танцует «Вальс цветов» (Это вольный перевод с музыкального на словесный - слушайте аудио дальше, граждане, слушайте-слушайте...) Эх.

Идти недалеко, тут рядом. Нас провожают Тариэл, Ия и Гия. Предводительствует, конечно, Тамара Петровна. Ночь. Мы немножко пьяненькие. Сильно-сильно пахнет акацией. Мы держимся за руки. Мне кажется, Давид счастлив. Я немножко на другой планете, но мы это обдумаем завтра. Идти минут пять. Тамара Петровна спешит и волнуется, вина она не пьет никогда.

Идем вдоль какого-то парапета, останавливаемся посмотреть на панораму города. Вот она, чаша-то, при ближайшем рассмотрении. Мы уже на одной из ее стенок, под нами донышко, и где-то далеко внизу блестит вода. Река? Я неуверенно спрашиваю: Кура? Смущаюсь, ибо забыла: она точно протекает в городе? Кура-Кура, - отвечают мне, и мы идем дальше. Вступаем на совершенно незнакомую улицу, подходим к совершенно незнакомому дому. Железная калитка заперта. Мэри, Мэри! – зовет свекровь в открытое окно. Выходит заспанная соседка, сходу включается, демонстрируя бурную радость, нас всех снова (контрольно) еще разок целуют, и мы поднимаемся на второй этаж по железной лестнице с коваными перилами. Входим в большую комнату с нежилым запахом, в ней посредине неизбежный стол, такие же, как у Этери, вишневые обои, такая же круглая рогатая вешалка… Застигнутая врасплох комната просыпается, мебель медленно и удивленно потягивается – и смотрит мне в глаза. И я смотрю в глаза этому дому. Драсьти. Потом мы идем в «шушабанд» - длинный застекленный балкон-галерею – и распахиваем окна в ночь. И в них, как в объятия, бросаются ветки тутового дерева. Это так неожиданно и так прекрасно! Давид мне рассказал все-все – но как он упустил это главное? Какой подарок! Дерево. Я еще расскажу о нем. А пока поглаживаю его листья. Они такие нежные на ощупь.

(продолжение следует)

Гала Петри